Россия – Грузия после империи - Коллектив авторов

концептов – как советского централизованного правления (а), так и сепаратистских устремлений других республик СССР (б)[27]:

(а) Власти не заставили партийных функционеров покаяться, не поставили их на колени, вот они и пакостят, как только могут. И не найдет с ними мира наш президент. Пусть лучше об этом и не мечтает, а берет хорошую метлу и выгребает из своей конюшни всевозможных «патриотов» своих собственных желудков. А то они вновь запели соловьями и, весьма возможно, скоро поведут нас по сталинскому шляху (Клюковкин, 1994, 2–3).

Раскулачивания шли по «указивкам»[28] сверху – сколько должно быть кулаков в том или ином месте (Игошев, 1994, 185).

Мы отвыкли бегать за разрешениями хоть на какую площадь, мы отвыкли смотреть в рот главному редактору, ожидая судьбоносных указивок. И цензоров в Китайском проезде давно уже нет (Черкизов, 1996, 87).

(б) Совет Федерации едва не конституировался как самостийный орган (Новиков, 1993).

Галдящая и неорганизованная толпа «самостийных батьков» пытается подобраться с левого фланга к рычагам власти, при этом нещадно топча друг друга и постоянно ввязываясь в разборки между собой. Стыд на весь белый свет! (Лебедь, 1995).

[В кабинете председателя Насиминского исполкома Баку] стоял сильный шум на чистом азербайджанском языке. Преобладали голоса двух замов. О чем шел крик, не знаю, ни один из моих солдат азербайджанскую мову «не розумил» ‹…› (Лебедь, 1995, 190).

Маргарет Тэтчер ненавидит чиновников и бюрократию, особенно бюрократию в Брюсселе. Много раз жаловалась мне на Европейское Сообщество. Выступает за «самостийную» Великобританию (Немцов, 1997, 104). (Подчеркнуто мной. – Г. Г.)

Тот факт, что именно политики столь высокого ранга, как Лебедь и Немцов, начитав на магнитофон свои произведения, не спрятали растворенные в атмосфере страны шовинистические проговорки и оставили их в окончательной редакции, говорит о высокой степени привычности, усвоенности отношения к акценту как к идеологеме. Совсем другая культурно-языковая ситуация сложилась в Украине, где русский язык долго и неуклонно сокращал области применения украинского языка, вытесняя последний в быт и фольклор; ползучий характер противоборства обоих языков привел к тому, что расширилась область применения суржика – смешанного русско-украинского говора[29]. Ясно, что дальнейшее сосуществование России и Украины в одном государстве привело бы к такому же ослаблению и постепенному вымиранию украинского языка, как это фактически происходит в Белоруссии, где бóльшая часть населения полностью перешла на русский язык, сохранив лишь элементы акцента.

Жители обеих столиц часто склонны считать «провинциальный» говор собеседников выражением культурной неполноценности, что вызывало и вызывает сильную ответную реакцию[30].

У грузинского акцента в этом контексте первых постсоветских десятилетий роль была другой. Прежде всего, в раннесоветское время, когда к власти только-только пришел Сталин, так называемые инородческие акценты не воспринимались как что-то особенное – в силу многонационального характера правящей силы. Но уже Ленин опасался, что специфический «нерусский выговор» может оказаться слабым местом самых выдающихся деятелей партии, в особенности ораторов. Так, Ленин всячески предостерегал от выступлений Льва Троцкого – из опасений, как бы Троцкий не вызвал антисемитской реакции.

У грузинского акцента, наоборот, первоначально сложилась не столь печальная судьба. Лишь после Великой Отечественной войны Сталин приступил к политике русской национализации. Именно тогда, как уже было сказано, вместо актера Геловани, игравшего Сталина в более документальной манере – как грузина и с акцентом, сменил Алексей Дикий, говоривший по-русски без малейшего намека на грузинский акцент.

Однако, несмотря на официальную политику русификации, в обиходе грузинский акцент не перешел из-за этого в разряд «нелюбимых» или «неприятных». Наоборот, судя по сравнительно редким литературным примерам[31], речь идет либо о заведомо дружественном акценте самого Сталина, либо о шутливо воспринимаемом признаке гостеприимного человека, любящего поесть и выпить.

В книге Георгия Полонского «Доживем до понедельника», легшей в основу одного из самых культовых советских фильмов (1966–1968), есть такой эпизод:

Не-ет, вы цветочками не отделаетесь, – шумел Игорь Степанович, – такое дело отмечается по всей форме! У нас напротив мировая шашлычная открылась, все в курсе? И я уже с завом на «ты», он нас встретит в лучших традициях Востока! – заверял он, переходя на грузинский акцент. Входили другие учителя, им наскоро объясняли, в чем дело…

Вместе с тем ближе к концу 1970-х гг. основной дискурс отношения к акцентам вообще и, в особенности, восприятия грузинского акцента Сталина начал смещаться в новом направлении. Так, в мемуарах известного дипломата Олега Трояновского, написанных уже в конце 1980-х и опубликованных в 1997 г., автор дает следующую оценку речи Сталина:

Сталин сел справа от меня, за ним Молотов. Англичане расположились по другую сторону стола. Сталина было нетрудно переводить. У него был сильный грузинский акцент, но по-русски он выражал мысли правильно и точно, используя богатый набор слов. Он говорил короткими фразами, а периоды между паузами не были длинными, так что для переводчика не составляло труда делать заметки, а затем воспроизводить его высказывания.

Как видно, своим противопоставлением («был сильный акцент, но мысли выражал правильно») автор указывает, что акцент сам по себе – достаточное основание, чтобы подозревать у говорящего более примитивное мышление на неродном языке[32]. Учитывая отсутствие или, по крайней мере, незаметность этого дискурса в 1910–1960-х гг., можно предположить, что отождествление «акцента» в речи с уровнем или качеством мышления становится общим местом именно в конце 1970-х – начале 1980-х гг. В эти годы значительную роль играл такой жанр городского фольклора, как анекдот. Одним из любимых персонажей советских анекдотов был «богатый грузин». Специфичным для анекдотического грузина являлась его своеобразная манера недопонимать русскую речь по повторяющемуся этнофолическому сценарию. Этот тип, выведенный в положительном ключе в фильме Георгия Данелия «Мимино» (1977–1978), возник не столько в реальной социальной среде Москвы, где жило множество выходцев с Кавказа, сколько в так называемом грузинском, или кавказском, анекдоте. Приведем некоторые примеры.

У Армянского радио спрашивают:

– Может ли грузин купить «Волгу»?

– Может, но зачем ему столько воды? [обыгрывается омонимия названия автомобиля и реки].

Другой популярный анекдот конца 1970-х гг., иронически обыгрывающий грузинскую тему, повествует о грузине, который покупает кофе в студенческой столовой и говорит продавщице «адын кофе»: хоть и с сильным акцентом, но, на радость буфетчице, правильно склоняет слово мужского рода. Однако анекдот приходит к смешному финалу после того, как грузин продолжает: «И адын бюлочка». Акцент оказывается инструментом этнофолизма. В целом, однако, и анекдотический Сталин, и анекдотический грузин-простолюдин находились до начала 1980-х гг. скорее в нейтральной, а часто и в положительной зоне общественного дискурса. Но наступил исторический момент, когда свой, родной, теплый акцент «отца народов» – Сталина вступил в конфликт с акцентом карикатурного «грузина из анекдота». Момент, когда этот конфликт взорвался в пространстве неофициальной позднесоветской общественной дискуссии, можно датировать с высокой степенью точности: это была переписка историка Натана Эйдельмана и писателя Виктора Астафьева, вызванная публикацией рассказа Астафьева «Ловля пескарей в Грузии» (1986).

Грузинский акцент, не очень удачно переданный в остальном хорошим писателем, используется в рассказе как инструмент для выражения большей или меньшей степени отвращения к главному персонажу рассказа – Отару. Когда Астафьев хочет изобразить своего героя «плохим», наделяет его акцентом:

Ты пыл бэдный! Пудэш бэдный! Я пыл богатый! Пуду богатый!

Когда герой говорит о высоком и прекрасном, Астафьев не слышит акцента:

– Первая национальная академия, – пояснил нам Отар. – По давнему преданию, здесь, в академии, учился ликосолнечный, во